Иногда, смеясь и ласкаясь, она его учила хорошим манерам. Мясо нельзя хватать обеими руками: надо взять его за косточку одной рукой, откусить небольшой кусочек, и, пока его жуешь, положи остальное на тарелку и спрячь руки под стол. Когда пьешь вино или похлебку, не ныряй головой к сосуду: подыми кубок или плошку на уровень губ и опусти обратно между глотками. Когда говоришь с дамой или стариком, не сиди, раздвинув колена; не начинай речи со слова "я"; и когда обнимаешь тоненькую девушку, помни, что ты силач, и не души ее больше, чем надо.
Самсон скалил зубы и проделывал все, как она учила. В награду она иногда играла для него на трехструнной лютне или пела песни.
Одна песня:
«Мой милый уплыл на лодках далеко и бросил в белую пену два поцелуя: один для его матери, второй для меня… Старая свекровь моя, на что тебе его ласка? Ты целовала его еще в колыбели. Отдай мне твою долю: у меня тоже скоро будет колыбель».
Другая:
"На Великом острове есть высокая гора, в горе пещера, и в пещере был когда-то великан. Голова его и корона были из золота, грудь и плечи медные, а ноги — рыхлая глина.
На Великом острове есть высокая гора, в горе рыбак; ничего у него не было, кроме серебряного кубка.
Рухнул великан; крыса, лисица и филин правят во дворце могучих царей; на Великом острове пируют морские воры; Троя сгорела; под волнами Соленого озера захлебнулись порфироносные владыки Гоморры.
Но серебряный кубок рыбака волны выплеснули на мой берег; и сегодня, как тогда, я целую край его, когда пью вино".
Еще одна:
"Я люблю тебя, милый, когда ты со мною; когда ты уйдешь на войну, другое ложе услышит мой шепот. Но я верна тебе, вечно тебе.
Так, в часы прилива, море плещет навстречу луне. Настанут безлунные ночи, и покажется звездам, будто для них вздымается морская грудь. Глупые звезды! Светит ли месяц, скрылся ли месяц — но прилив от него, и к нему".
Хорошо было Самсону в те дни.
Перед вечером, когда спадала жара, снова начинался пир. Теперь уже ему некого было стесняться: отец и мать, через день после свадьбы, вернулись обратно в Цору, причем Маной был явно доволен, что наконец может уйти, а Махбонай бен-Шуни, уходя с ними вместе, зачем-то подмигнул Самсону. Шакалам он велел остаться, хотя предпочел бы их тоже услать домой: филистимская молодежь вызвала их на состязания в беге, борьбе и метании камней. Но для них все, что делал Самсон, было свято; они без расспросов, просто и почтительно приняли на веру, что назорей в Цоре может пить вино и носить филистимскую шапку в Тимнате. Сами они тоже много пили и пели — пели свои песни, по просьбе Ахтура; впрочем, пели они только в первые дни; потом перестали. Самсон, оглушенный своим счастьем, не заметил перемены. Не обратил он внимания и на то, что теперь его шакалы уже не сидели за столами вперемежку с филистимскими юношами, а садились кучками, поближе друг к другу.
Прислуживал ему Нехуштан: чистил платье, натирал воском ремешки обуви. Как заботливый начальник, Самсон его каждое утро спрашивал, довольны ли шакалы пищей, постелью и обращением. В первые дни мальчик отвечал:
«О, очень довольны!» — а потом стал коротко отзываться: да.
Однажды Самсон сказал ему:
— Это хорошо, что вы поживете среди филистимлян. Они наши соседи; надо знать друг друга — тогда не будет вражды среди людей.
Нехуштан помолчал, потом ответил:
— Про людей я мало знаю; я пастух, больше знаю про зверей. У зверей иначе.
— Как так иначе?
— Черный пес и рыжий пес не грызутся, покуда каждый из них при своем стаде; сведи их — полетят клочья.
Самсон поднял голову, всмотрелся, хотел о чем-то спросить; но из сада послышалась лютня, и он ушел в сад, и забыл.
Однажды, в самый полдень, тесть его Бергам зазвал его к себе для каких-то деловых разговоров. По филистимскому праву, имущество невесты, на случай вдовства или развода, оставалось ее собственностью — или, может быть, наоборот:
Самсон слушал рассеянно, его тянуло к Семадар. Битый час объяснял ему что-то Бергам, а Самсон кивал головой и соглашался. Бергам прочитал ему целый трактат о разных формулах, при помощи которых муж, по закону Пяти городов, может расторгнуть брачный союз; формулы были, по большей части, простые и короткие; Самсон усмехнулся и сказал:
— Мне это все не понадобится.
Тесть ответил поучительно:
— Знание, сын мой, подобно богатству. Богатый ест не больше бедного; но приятно и почетно иметь запасы, хотя бы они тебе никогда не понадобились.
Эта мысль Самсону понравилась, как новый урок из тайн высокоразвитого быта; но ему все-таки хотелось скорее вернуться к жене.
Когда он, наконец, освободился и пошел искать ее в саду, на крыльце встретилась ему Элиноар. На вопрос, где Семадар, она почему-то очень смутилась, замялась, оглянулась в сторону беседки, стоявшей за сухим прудом среди кольца пальм, и наконец ответила:
— Я… я не знаю.
Он пошел к беседке и еще издали увидел Семадар и Ахтура. Они сидели рядом на скамье; Семадар махнула ему шарфом, вскочила и побежала навстречу. Самсон рассмеялся, поняв смущение Элиноар: глупая девочка думает, что он ревнив. Он любил Ахтура по-прежнему, хотя они теперь, конечно, почти не встречались наедине; Ахтур должен остаться и его другом, и другом его жены. Он посадил Семадар себе на плечо — она заняла почти только полплеча его — и так подошел к беседке. Ахтур ожидал их стоя.
— Как живешь, приятель? — весело крикнул Самсон. — За перезвоном струн ее лютни я, кажется, забыл твой голос.